«Гласность» и свобода - Сергей Иванович Григорьянц

оценивали: кто полезен – надо рекламировать и продвигать, кто безвреден – можно использовать; тех, кто опасен, надо уничтожать. Сахаров был опаснее всех.

Андропов это всегда отчетливо понимал и по меньшей мере дважды предлагал Политбюро убить Сахарова в Горьком. Елена Георгиевна после того, как Степашин передал ей 204 документа, посланных КГБ в Политбюро ЦК КПСС (утверждалось, что кроме этого ничего нет – якобы более пятисот томов их дела в КГБ были уничтожены) с удивлением и сомнением мне рассказывала:

– Там нет ни одной докладной за время присуждения Андрею Нобелевской премии. В этот год КГБ им якобы совершенно не интересовался. К тому же я узнала, что, Андрея, оказывается, постоянно пыталась убить. Там есть две «Информационные записки» с разрывом в несколько месяцев. В одной рассказывается о том, что я желаю добиться ухудшения его здоровья и даже смерти, стремясь таким образом привлечь к себе внимание за рубежом. Во второй – что я с этой же целью не допускаю к Андрею врачей «скорой помощи», которую, видя его болезненное состояние, хотят вызвать соседи.

В вышедшей в США книге «Дело КГБ на Андрея Сахарова» («The KGB File of Andrei Sakharov», 2005) в первой из этих записок от 5 ноября 1981 года читаем: «Имеются данные, позволяющие полагать, что, провоцируя страдающего сердечным заболеванием Сахарова на голодовку, Боннэр сознает ее возможный трагический исход. Судя по всему, она и желает такого исхода, поскольку все очевидней становится утрата Сахаровым «позиции борца». Ей хотелось бы также предстать перед общественностью «жертвой режима».

Но вторая, через полгода, – гораздо более откровенна (уже есть свидетели обвинения и расписан весь его процесс), и я приведу ее полностью:

«Секретно экз. № 2

28.03.82 г. № 592-А

ЦК КПСС

О состоянии здоровья академика Сахарова

24 февраля жена Сахарова Боннэр, уезжая из г. Горького в г. Ленинград, рекомендовала мужу принимать, как она сказала, импортный лекарственный препарат «Торекан», привезенный ею из Москвы. Принимая в отсутствии Боннэр рекомендованное ею лекарство, Сахаров почувствовал резкую слабость, головокружение, в связи с чем отказался от его дальнейшего употребления.

По возвращении Боннэр 11 марта в г. Горький Сахаров признался ей в ухудшении состояния своего здоровья, прямо увязывая это с употреблением импортного лекарства. Несмотря на это, Боннэр стала уговаривать мужа возобновить прием препарата. Сахаров поначалу категорически отказывался принимать лекарство, утверждая, что оно ему не известно и ссылаясь на противопоказания, изложенные в инструкции по его использованию. Однако Боннэр продолжала настаивать и добилась того, что с 12 марта Сахаров возобновил прием лекарства.

Вечером 13 марта Сахаров вновь отказался от препарата, заявив: «Не буду принимать лекарство. Я уже два дня принимаю и чувствую себя плохо, в голове что-то лишнее». Он высказал намерение обратиться к невропатологу. Днем 14 марта Боннэр пыталась выяснить настроение мужа в отношении его намерения обратиться к местным врачам. Сахаров заметил, что не имеет к ним претензий, а вину возлагает на собственную жену. В ответ на это Боннэр сказала: «А я полностью снимаю с себя такое обвинение».

14 марта на предложение соседей вызвать «скорую помощь» Боннэр ответила отказом.

В тот же день Сахаров прекратил принимать лекарственный препарат. Состояние его улучшилось, и на 16 марта самочувствие в целом удовлетворительное.

По заключению врача Рунова Г. П., наблюдавшего Сахарова в период его госпитализации после «лечебного голодания», прием именно «Торекана» ему не противопоказан.

Комитет госбезопасности СССР продолжает контроль за ситуацией, повлекшей ухудшение состояния здоровья Сахарова, и предусматривает меры на случай возможной его госпитализации.

Сообщается в порядке информации.

Председатель Комитета

Ю. Андропов».

Понятно, что на такое письмо – характерный «документ прикрытия» председателя Комитета государственной безопасности – в Политбюро могла быть наложена лишь одна из двух резолюций: в случае, если Сахаров умрет, строго наказать виновных в его смерти (то есть Елену Георгиевну) или игнорировать записки, то есть не санкционировать убийство Сахарова. Думаю, Брежнев симпатизировал академику (он лично предлагал ему вступить в партию году в шестьдесят шестом, видя какие игры с ним начинает Суслов, – и не согласился даже с повторным предложением Андропова.

Елена Георгиевна комментирует для американского издания записку КГБ в ЦК КПСС от 28 марта 1982 года: «Я помню препарат, который мы называли «Таракан», который был назначен, кажется, невропатологом (не уверена), и не могу вспомнить, было ли в это время какое-либо ухудшение состояния. Но все, что назначали горьковские врачи, я всегда почти отменяла. Об этом есть злая телеграмма д-ра Обуховой.

В Ленинград на 25 февраля я действительно ездила, но на один или два дня (это день рождения Инны (Кристи. – С. Г.)). Абсолютная ложь, что соседи могли предложить вызвать «скорую», как и вымышленный наш якобы разговор. Документы подобные этому, подтверждают, что врачи в Горьком были еще более управляемыми, чем мы думали».

Странную и двусмысленную фразу встречаем в книге Л. Млечина об Андропове: «Андропов в своем кругу говорил, что с удовольствием бы от него (Сахарова. – С. Г.) отделался».

Что при этом имеет в виду Млечин – готовность Андропова выслать Сахарова за границу, против чего возражало Министерство среднего машиностроения, или убийство? Кто являлся этим «своим кругом» Андропова? Откуда Млечин об этом знает – никакой ссылки нет. Все в этой фразе непонятно, и процитировать ее заставляет меня лишь желание собрать буквально все упоминания.

Более понятны, но не менее зловещи приведенные в предисловии к книге «Дело КГБ на Андрея Сахарова» упоминания об интересе к здоровью академика и в 1983 году. В июне этого года президент Академии наук СССР Анатолий Александров в интервью журналу «Ньюсвик» утверждал, что у Сахарова произошли серьезные психические изменения. Андропов тем же летом заявил группе американских сенаторов, что Сахаров «сумасшедший».

В опубликованной записке Чебрикова «О поведении Сахарова и Боннэр» от 13 апреля 1984 года утверждается: «…Явно спекулируя на здоровье Сахарова, Боннэр вместе с тем принуждает его к отказу от медицинской помощи под надуманным предлогом, что это якобы «грозит ему смертью».

В результате психологического давления Боннэр Сахаров 9 апреля сего года в антисанитарных условиях бытовыми ножницами вскрыл образовавшиеся у него на ноге нарывы, что вызвало появление флегмоны, повышение температуры и ухудшение общего состояния. В тот же день он вынужден был обратиться к врачам, которые высказывались за оперативное хирургическое вмешательство в стационарных условиях. 12 апреля Сахаров госпитализирован в Горьковскую областную клиническую больницу им. Семашко.

Боннэр с 8 по 12 апреля находилась в Москве, а 12 апреля в 20.10 возвратилась в Горький…».

Ее вина бесспорна для КГБ, хоть ее не было в эти дни в Горьком.

Американские издатели, к сожалению, не